Михайло Ласков

Ласков Михайло Рафаїлович (* 3 червня 1923, Токмак — † 2002, Запоріжжя) — український письменник — прозаїк та поет; писав українською та російською мовами, член НСПУ, лавреат Запорізької обласної літературної премії ім. Василя Лісняка.

Навчався в Токмацькій середній школі. В часі нацистсько-радянської війни був в евакуації у Узбекистані.

Пробу пера здійснив 1945 року, тоді ж почав працювати в редакціях обласних газет, на заводах «Запоріжсталь» та «Дніпросталь».

Після повернення додому поступає вчитися, 1952 року закінчив філологічний факультет Запорізького державного інституту.

1969 року його приймають до Спілки письменників Запорізької області, згодом — Спілки письменників УРСР.

Видані його прозові твори:

• 1956 — «Рідні вогні»,
• 1956 — «Струмочок»,
• 1960 — «Справжній товариш»,
• 1962 — «Старт „Запорожця“»,
• 1962 — «Повість про вічний вогонь»,
• 1963 — «Життя дається раз» — у співавторстві,
• 1965 — «Тече річка Жилінка»,
• 1974 — «Незакатная весна»,
• 1981 — «Яскраве світло»,
• 1983 — «Незгоряючі зірки»,
• 1988 — «Притягання землі»,
• 1993 — «Якщо жінка кохає»,
• 1995 — «Вірші про любов»,
• 1996 — «Небеса для двох»,
• 1998 — «Любов та біль».

Из поэзии Михаила Ласкова

БОГАТСТВО  Чуть рассвет – мы бригадой спешили к Днепру, Поднимались на стены бетонные просто. До зари на порывистом хлестком ветру Мы трудились, не зная, что это геройство. Сами в скромные комнаты свет провели, Из владений завхоза столы притащили, Только ночи свои не сумели продлить – Разногласия с небом у нас получились. Заставал за учебником мглистый рассвет, Пробиваясь лучом сквозь оконные соты, И тогда необычный ночной педсовет Поздравлял всех студентов с началом работы. Дни промчались, и вот из бесформенных груд Замок света вознесся над древнею кручей... А потом провожали друзей в институт – Верхолазов отличных, бетонщиков лучших. И тогда появился обычай такой, Он давно днепростроевцам многим известен: В синих сумерках, молча прощаясь с рекой, Мы увозим богатство – огни Днепрогэса...  ПОСЛЕ ДУЭЛИ  А все же судили Дантеса... Об этом негромком суде Однажды обмолвилась пресса, Потом не писали нигде. Осмыслите хронику эту, Что мелким петитом рябит: Убийца приставлен к ответу И тот, кто коварно убит. А разве Россия забудет В сиротства немой тишине, Как мертвого Пушкина судят С Дантесом живым — наравне? Упрямые судьи толкуют Параграфы в пухлых томах, Подметные письма смакуют — Отдушину в свалке бумаг. Затянуты плотные шторы, Оплывшие свечи чадят. Леса подступают, просторы И в темные окна глядят. Мрачнейшего из лихолетий Безбрежная боль не минет... Пятнадцать десятилетий Процесс беспрерывный идет Над завистью, втайне хранимой, У дьявола взятой взаймы, Над ложью и злом анонимок — Рептилий невымерших тьмы.

ХОРТИЦКОЕ УТРО  Ее, Сечи, нетленный след, Хотя бы раз увидеть хочется... Поэту двадцать восемь лет... Дубравы.  Скалы.   Остров Хортица. Он наклонился над водой, И там, в глубинном отраженье, — Тарас Шевченко молодой В таинственном изображеньи. О чем задумался, куда Его уносятся раздумья?.. Всплывает темная гряда — В даль заглянувшая колдунья. Там — никаких регалий, благ... За правды трепетное слово — В песках пустынный Мангышлак, Побои, муштра да оковы... В крутых метаниях судьбы, Призвавшей к Хортице поэта. Быть может, только он и был Виденьем счастья — остров этот, Куда спешил издалека Земле священной поклониться... Все смоет времени река, А это утро сохранится. ЗАКОНОМЕРНОСТЬ  Угловатые горожане Уезжали от мам, а рядом — Чье-то старческое брюзжанье И скулеж по иным ребятам. А потом, когда в полной мере Жизнь потребовала отдачи, Мы себя показать сумели, Многих скептиков озадачив... Снова двинулись в путь далекий Стайки шумные молодежи, Но от нас не летят упреки В адрес тех, кто вдвойне моложе. С ними, сложными, откровенны Мы сегодня без тени фальши, Потому-то они, наверно, Пашут глубже и видят дальше. РОДСТВО  Вижу женские лица строгие — Ждут с войны до сих пор солдат. В скверах тихих и над дорогами Звезды-памятники горят. Пробиваются долгим светом Сквозь тревожную темноту. Обелиски сродни ракетам Устремленностью в высоту.

ПОРЫВ  Убывает полая вода, Отцветает лиственное кружево, Ну, а это в сердце навсегда – Днепрогэс, плотины полукружье. Грохотом незримых батарей Прокатились взрывы над карьером, Протекли повозки грабарей В котловане мутновато-сером. Что пришло сюда из той поры? Техника, конечно же, иная, Но днепровских берегов порыв Остается, времени не зная. СИНЕВА  Время сумерек ранних, здравствуй!.. Свет угасших надежд храня, Целиком отдаюсь пространству, Обнимающему меня. Как подумаю — страшновато: Рядом белая тишина, Но простерлась в летящее завтра Наших первых тревог весна. Дали сумрачные затмила Ослепительная синева, Повторяя губами милой Недосказанные слова.

СЕРДЦЕ  Гудит, надрываясь, метельная даль, И кажется:   бурю играет рояль. Колеса фургона устало стучат, Всю ночь напролет пассажиры молчат. С чужбины   в туманную Польшу везут Завернутый в траурный бархат сосуд. В нем сердце Шопена...   Сквозь толщу стекла Оно напевает, лучась от тепла. Предчувствует близость родимых полей, И запахи сена, и звон тополей, И трепет свиданий,   и горечь утрат... А версты в белесую бездну летят. Не видно дорог, предрассветных огней. Планета  и сердце Шопена —   над ней.